Сорренто. Последний император Советского Союза
← Знаменитые лошади

Сорренто. Последний император Советского Союза

Автор: Евгений ГВОЗДЕВ
Номер журнала: GM №4(227)2025
Фото: Уткин Игорь/Фотохроника ТАСС

Зимой на землю падают мириады снежинок, числа им нет, но не найдешь среди них двух одинаковых. Тем более о тренинге конкретной лошади не следует говорить: поступай с ней так, как я со своей знаменитостью. Разве можно ответить человеку: «Работай, как я с Сорренто»? Талант не подберешь на дороге, в кассе его не выдадут, и украсть его нельзя. 
(М. Козлов. «Наездник – моя профессия»)
Для участия в Большом Всесоюзном призе Дерби Сорренто везли в Москву самолетом. Везли из Германии. В 1989 году – это была роскошь не только для лошадей. Разумеется, приз он выиграл, разумеется, третий гит ехать ему не пришлось. При этом как-то естественно был установлен рекорд Дерби, который сумеют побить лишь двадцать лет спустя. Если считать, что в мире лошадей одно поколение длится четыре года, то по людским меркам – это целое столетие. 
 
И все же были недовольные. Прежде всего – руководство ЦМИ. Директором тогда был Казбек Дзалаев. Свои претензии Михаилу Козлову – бессменному тренеру и наезднику Сорренто – он озвучил сразу же на награждении. Дело было в резвости. Результат Сорренто по первому гиту был равен 2.00,1. Это при том, что рекорд жеребца по трехлетнему сезону был на секунду резвее. Только поставлен он был на мюнхенском ипподроме Даглфинг, в заезде, где соперниками Сорренто были лошади старшего возраста из ФРГ, Франции, Швеции и даже привезенные из США. 1.59,1 – это был лучший результат среди трехлеток в 1988 году. Не только в СССР, а во всей Европе.
 
Дзалаева можно понять. Наша главная дорожка не настолько хуже, чтобы «безминутный» трехлетка год спустя не сумел бы показать исторический результат. Козлов же учитывал, что Дерби бывает лишь однажды. Рисковать им ради какого-то рекорда смысла нет. А может быть была и другая причина. Ведь все годы своей карьеры Сорренто бегал с травмой. Конечно, с ней боролись, иногда она отступала, но всегда возвращалась вновь. Все-таки величайший ипподромный боец Советского Союза был сделан из плоти и крови, как и все остальные рысаки. Он ел то же самое, что и соседи по конюшне, работался в тех же качалках, в его сборке не было никаких излишеств. И все же его судьба была удивительна с первого шага и до последнего вздоха. 
 
ДЕЛО СЛУЧАЯ
 
История не имеет сослагательного наклонения. Неизвестно, как выглядели бы наши рысис­тые летописи, если бы пути Сорренто и Михаила Козлова не пересеклись. Тем не менее, изначально предпосылок к их сотрудничеству практически не было. Отделение Козлова формировалось лошадьми Пермского и Смоленского конных заводов. Точнее, так должно было быть. Но смоленский начкон Виктор Сороченко общего языка с наездником не нашел. Может быть, сказалось то, что к тому моменту свои главные призы Козлов выиграл на орловцах, может быть еще что-то. Этого никто не знает. По легенде, жеребенка, которого в Смоленском заводе отобрал себе Козлов, Сороченко отдал другому наезднику. Имя этого жеребенка уже никто не помнит. Но именно из-за него крутой нравом Козлов отказался от смоленских лошадей. А так как пустых денников на тренотделении быть не должно, их заполняли по остаточному принципу. Ведь к тому времени и в Локотском заводе и в Кубанской ГЗК московские наездники уже отобрали себе полуторников. Например, в ГЗК таковых осталось всего двое. От них отказались абсолютно все, кто приезжал в завод. В итоге Козлов даже не поехал их смотреть. Их просто прислали на конюшню одним погожим днем. Ими оказались сыновья легендарного Реприза Сатрап и Сорренто. Сатрап в этой паре шел, если можно так сказать, первым номером. Уж больно хилым смотрелся Сорренто. 
 
СОРРЕНТО (Реприз – Силь) – жеребец американской стандардбредной породы 1985 г.р. (фото: из архиваНП АРК «Содружество»)
 
ЦЫГАНСКИЙ КОНЬ
 
На конюшне его прозвали Ромой. Персональным конюхом Ромы стала Ольга Королева. Как писал потом Михаил Козлов, своей добротой она компенсировала все, что тренер спрашивал на дорожке. А спрашивать с Сорренто стали без долгих прелюдий. За полгода хиленький жеребчик изрядно добавил в росте. Приехавший с ним кашель куда-то ушел. Рома превратился в дружелюбного и очень открытого к общению парня. А главное – он любил бегать. Уже в двухлетнем возрасте он вошел в класс 2.05. Это был феноменальный результат. Никто во всем Советском Союзе прежде и близко не показывал таких секунд! 2.04,8 – первый всесоюзный рекорд Сорренто. 
 
За рекорды платили, но не так хорошо, как платили в Европе. Поэтому в следующем году Сорренто отправился за границу. Сперва Германия, где уже в трехлетнем возрасте жеребец выехал из двух минут. Затем были Австрия, Финляндия, Швеция, Франция. Если добавить сюда СССР, а в последствии и Россию, то в коллекции побед Сорренто к концу карьеры были старты на ипподромах семи стран и награды на всех вышеназванных языках.
 
Его не раз хотели купить, но владельцы предпочитали другой способ зарабатывания денег. Сорренто сдавали в аренду. Его первым арендатором стал немецкий цыган Томас Миттельштайнер. Это именно он оплатил тот самолет по маршруту Германия – ЦМИ. Так Рома стал цыганским жеребцом. Неизменным условием Миттельштайнера было выступление на лошади Козлова. Так Козлов стал мастером-наездником международного класса. 
 
Стиль Сорренто можно было назвать универсальным. Он был одинаково хорош на всех дистанциях, и, если находился в порядке, мог совершить бросок любой длины. Единственным относительно слабым местом была езда в спине. Но в Москве и не было таких лошадей, кто мог бы предложить ему свою спину. Всем своим соперникам Рома привозил «дежурные» три секунды на финише. А это порядка сорока метров. Публика его обожала, хотя тотошники откровенно недолюбливали за скупость выплат. Из длинных игр Сорренто тоже как-то внезапно пропал. Уж очень все было предсказуемо. 
 
Другое дело – Европа. Лучший в Союзе Сорренто практически всегда попадал в первую десятку европейского рейтинга. А это значило, что рядом с ним имелось еще примерно девять рысаков схожего класса. Успех зависел от большего количества факторов, чем на ЦМИ. На каждом ипподроме существовали свои хитрости. Например, в Копенгагене первый номер считался гибельным, так как старт-машина начинала разгон с поворота, и к столбу полевые номера набирали гораздо больший разгон. Ну, а в Осло совершенно без смысла водить вторым колесом из-за постоянного морского бриза. Все это стоило Сорренто лишних призов. Но, даже не смотря на все подводные камни, выступать в Европе считалось очень почетным. Как, наверное, и любая поездка советского жителя в капиталистическую страну. 
 
После победы в международном призе Мира 1989 года (фото: Игорь Уткин)
 
Сорренто был своего рода кооперативом – модным словом того времени, где множество умельцев рысистой индустрии сходились с единственной целью – деньги. Точную сумму призовых, выигранных кубанским жеребцом, никто назвать не может. Большинство источников сходится в цифрах от 250 до 350 тысяч долларов. Всезнающий французский сайт LeTrot утверждает, что только в Европе жеребец заработал 246 тысяч евро в пересчете на сегодняшний день. По текущему курсу порядка 25 миллионов рублей. Все это за три сезона. То есть в каждый гастрольный сезон он зарабатывал в среднем больше, чем за всю карьеру Жетон, Финист или Грегори РМ – официально самые богатые рысаки России нашего времени. 
 
Желающих взять Сорренто в аренду не было числа. Говорят, что итальянцы, очарованные именем, данным в честь местного курорта, предлагали за контракт 20 000 долларов вне зависимости от результатов выступления. В общем, кооператив бурлил на радость пайщиков. У этого предприятия была лишь одна слабая сторона. Дело в том, что беговой сезон в Европе проходит зимой, и именно зимой у Сорренто всегда обострялась давняя болячка. 
 
ТРЕЩИНА
 
С зимними призами Рома не дружил. Зимой у него лопалось копыто. Эту часть сезона за жеребца отдувался его братец Сатрап. К весне копыто потихоньку приводили в порядок. Из «прогрессивных» средств использовались биотин, витамины и глина. Все это помогало лишь условно. В конце концов решено было провести операцию по удалению венчика. Травма притихла, позволяя ковать в Москве один традиционный приз за другим. 
 
Ветврач ЦМИ Юрий Абрамов знал это копыто наизусть. Но отпускать в Европу Абрамова на гастроли никто не собирался. Сорренто был один, а лошади на ипподроме исчислялись сотнями. И вот однажды на финском ипподроме Вермо трещина вновь дала о себе знать. Это всегда случается в самый неподходящий момент. По иронии судьбы приз назывался «Золотая подкова»… Когда копыто хронически трещит, то каждый раз эта трещина все глубже и глубже. Сезон можно было заканчивать. Козлов решил снимать жеребца, на что финны отреагировали с недоумением. Оказывается, такие травмы у них дело десяти минут. Вылечить это, конечно, нельзя, а вот заклеить так, чтобы жеребец не жаловался – можно. На склеенной ноге Сорренто приехал вторым. 
 
Победа в мемориале Эрикссона. 6 октября 1990 года. Ипподром Сольвалла (Стокгольм) (фото: из личного архива Михаила КОЗЛОВА)
 
А потом была главная езда в его карьере. В последний день зимы 1991 года Сорренто под шестым номером принял старт в Призе Венсенского леса. Он выступал под Советским флагом, красным, как камзол наездника Козлова. Дистанцию 2300 метров жеребец пролетел за 2 минуты 52 секунды ровно. В пересчете на 2400 это было 2.59,4. Это на 4,5 секунды резвее, чем Всесоюзный рекорд Сорренто на этой дистанции. Эти секунды будут перебиты 30 лет спустя кобылой Премьерой Лок. За это время родилось и вышло на пик формы семь поколений лошадей. Ну, а победа Сорренто в Призе Венсенского леса (Prix du Bois de Vincennes) стала последней в Европе победой Советского рысистого коневодства. 
 
ПОСЛЕДНЯЯ ГАСТРОЛЬ
 
Когда рубят лес, щепки никто не считает. В 1991 году у трещащей по швам страны были проблемы посерьезнее карьеры какого-то жеребца. Через месяц после триумфа в Париже Сорренто по контракту должен был поехать в Финляндию в качестве производителя. Финны рассчитывали вновь взять его в аренду на беговой сезон. Но в этот раз они почему-то решили отказаться от услуг Михаила Козлова. Ссылались на проблемы с визами, непосильные гонорары одного из ведущих тренеров Москвы, заверяли, что рядовые призы закрыты для наездников-иностранцев. А еще они предлагали деньги. Многие ли вчитываются в то, что прописано в контракте мелким шрифтом?  Это сейчас можно звонить по всему миру по видеосвязи каждый день. В начале девяностых новости распространялись гораздо медленнее. Какая-нибудь выписка из программки бегового дня в Хельсинки: Сорренто не прошел квалификацию. Потом короткий из-за дороговизны телефонный звонок из Таллина. Сорренто не прошел квалификацию даже там. 
 
Его бы взять и срочно эвакуировать на Родину. На родной советский ЦМИ. Разорвать все эти контракты, выплатить неустойки, но вернуть жеребца. Хотя, скорее всего, это было уже бессмысленно. Да и к январю 1992 Центральный Московский ипподром Советским уже не был. Страна лопнула, как то самое копыто. Покинув СССР, Рома вернулся уже в Россию. 
 
Сорренто вернули в ужасном состоянии. Он был записан в Новогодний приз. Жеребец даже вышел на дорожку, где впервые в жизни отдал отечественную попону сопернику. В этот раз трещина оказалась такой глубокой, что никакой клей помочь не мог. Больше выступать на нем было нельзя. 
 
Об этом мало кто знает, но зимой 1992 его ждали во Франции. В феврале он был заявлен на Приз Венсенского леса и даже на Приз Парижа – второго по статусу заезда Франции после Приза Америки. Его ждали до последнего. Он даже был пропечатан в программках. В Призе Венсенского Леса ему достался пятый номер. Кстати, довольно удобный по меркам здешней дорожки. Наездником значился Михаил Козлов. Напротив его фамилии был нарисован красный камзол. А вот флага в этот раз в программке не было. Как не было на старте и самого жеребца. Получается, что Сорренто покинул Париж непобежденным… 
 
(фото: Игорь Уткин)
 
ПЕНСИОНЕР
 
Владельцы считали, что на нем еще можно зарабатывать. Он был предложен тем же финнам как производитель. Но все визы были аннулированы из-за развала страны, а переплачивать большие деньги на неопробованного жеребца никто не хотел. Сорренто вернулся в Кубанскую ГЗК, и тут выяснилось, что на своей малой родине он, в общем-то, никому не нужен. 
 
Все дело в прекрасном происхождении, заложником которого он стал. В начале восьмидесятых в СССР за очень большие деньги приехал знаменитый жеребец Реприз, который в прямом смысле слова стал легендарным производителем. Только Всесоюзных и Всероссийских дербистов Реприз дал семь голов. Ни до, ни после него никому и близко не удавалось ничего подобного. Сорренто от Реприза и Сили был третьим из семи. Это означало, что к тому времени, как ему идти в воспроизводство, весь цвет маточного поголовья состоял из его сестер. 
 
Его можно было сдать в аренду на случной сезон. И с точки зрения селекции в этом имелся смысл. Но в 1993 до рысистых конных заводов уже никому не было никакого дела. Молодая Россия нищала на глазах. Ей было не до ипподромов и уж точно не до так рано закончившего карьеру жеребца. 
 
Все, кто когда-либо работал с Сорренто, вспоминают его как очень умную лошадь. С большими чемпионами всегда так. И, видимо, Сорренто – тот, которым восхищались на всех языках мира – вдруг понял, что он теперь никому не нужен. В нем уже не угадывалась чемпионская стать. Годам к десяти он превратился в старика на мизерном довольствии. Такие истории сотнями смотрели с экранов телевизоров. Мало ли у нас было знаменитых артистов, бесславно спившихся на закате карьеры. В этом плане Сорренто даже повезло: спиться он не мог. 
 
При этом на нем по-прежнему хотели зарабатывать. В Союзе ему платили рублями, в ФРГ – марками. Во Франции в ходу были франки. Все это потом пересчитывали в американские доллары. В конце 1990 в личной коллекции Сорренто появилась новая «валюта». Кубанская ГЗК обменяла его в Лавинский завод за семена люцерны. Впрочем, там он тоже ничем выдающимся не запомнился. Десятка два потомков Сорренто после себя все же оставил, но кому-нибудь скажет о чем-либо, допустим, кличка Сарасай?
 
(фото: Уткин Игорь/Фотохроника ТАСС)
 
ФРАНКИ, ДОЛЛАРЫ, ТЕНГЕ 
 
По самой распространенной версии, жеребца перекупили в Казахстан. На НТВ даже сняли документальный фильм о том, как злые казахи везли сдавать Сорренто на мясо. Это, мягко говоря, не соответствует действительности. Никакого мяса у 17-летнего Сорренто не было. Когда директор Тюменского ипподрома Георгий Шилохвостов перехватил его на таможне, на всероссийского рекордиста было больно смотреть. 
 
Скорее всего, жеребца везли в чью-то коллекцию. Никакой ценности он уже не представлял. Его документы стоили дороже, чем он сам. Когда Шилохвостов привез жеребца в Тюменскую ГЗК, Сорренто не мог стоять. Буквально. Несколько недель его подвешивали, чтобы восстановить работу задних конечностей. За ним ухаживали, с ним разговаривали, как когда-то на в деннике ЦМИ это делала Ольга Королева. Когда Сорренто окреп его даже привезли на ипподром. 
 
Эти кадры без труда можно найти в интернете. Переполненная трибуна встречает великого жеребца овациями. Он идет в руках и при попоне. Среди прочих в числе зрителей – мэр Тюмени Сергей Собянин. Он тоже аплодирует жеребцу, а Сорренто кланяется публике, гордо навострив уши. «Как старая кобыла, заслышавшая звук полковой трубы». Кажется, так было написано у Льва Толстого. Такие встречи были регулярными. Люди приходили смотреть на Сорренто, как на мировую знаменитость. 
 
В статусе почетного пенсио­нера на полном довольствии Сорренто прожил три года. Он пал в октябре 2005. В Тюмени уже стояли морозы. Хоронили его на ипподроме, прямо в центре круга. Хоронили стоя, подперев по бокам тюками с сеном. Сначала на могилу положили камень, потом у изголовья был установлен небольшой монумент. Он довольно простой: гранитный столб и голова лошади из нержавеющей стали. Первое время эту голову часто воровали. В пункте приема цветных металлов за нее можно было выручить определенную сумму. Даже после смерти Сорренто приносил кому-то заработок.  
 
У этой удивительной лошади оказалась необыкновенная даже по человеческим меркам судьба. Поездки, победы, слава, зависть, равнодушие, вечность. Сорренто был лучшим жеребцом в истории страны, которая перестала существовать на пике его карьеры. Его жизнь – это зеркало, показавшее все, что творилось вокруг. То, что у нас было, то, что у нас могло быть, и то, что мы потеряли. Очередной пример того, как трудно найти верную дорогу и как легко потом на ней свернуть не туда. Великому ипподромному бойцу досталось очень скверное время, и в этом его главная трагедия. 
 
В коневодстве говорят: лучшим – лучшее. Лучшим рысакам – лучшие качалки, лучшим кобылам – лучших жеребцов. Замени в этой формуле одно из слагаемых, и результата не будет. Это правило работает уже много лет. Но его можно читать и в обратную сторону. В истории с Сорренто мы просто оказались его недостойны. Он был лучше, чем все вокруг. Последний император Советского Союза, жеребец, опередивший время на несколько поколений вперед. Дербист, рекордист, любимец публики. Или – просто Сорренто.