Прахов В. Лихой ездок Владимир Прахов

Рассказ о своей жизни Владимир Павлович начал совершенно неожиданно: «Я родился под прилавком Тишинского рынка как раз 23 февраля 1932 года. Маме ни с того, ни с сего захотелось соленого огурчика, пошла на рынок, там её прихватило, женщины положили на прилавок, прикрыли чем-то теплым – так я и появился на свет». Впрочем, столь необычное место рождения никак не отразилось на судьбе Прахова — он не стал военным и не повторил, к счастью, путь гиляровских обитателей Тишинки. 
    Решающую роль в его жизни, 12 лет спустя, сыграл, как ни странно, футбол: дворовая компания решила погонять мяч на ипподроме, перебрались через железнодорожные пути, прошли на территорию, и тут-то Прахов впервые в жизни увидел лошадей. Футбол был забыт, и юный Володя подошел к старику-тренеру со словами: «Можно у вас покататься?» «У нас не катаются, сынок, у нас работают», — услышал он в ответ. 
   На следующее утро в пять часов утра Володя Прахов был на ипподроме и в первыйпервый раз в жизни сел верхом. С того самого дня его жизнь потекла по иному расписанию: с раннего утра проездки на ипподроме, потом работа – это был 1943 год, война, и хотя Прахову стукнуло неполных 13 лет, на школу и развлечения времени не оставалось. Как многие подростки, он работал на фабрике «Дукат» механиком и учился в фабрично-заводском училище. Вечерами он снова жизнь потекла  прриходил на ипподром и садился в седло.
  Когда закончился скаковой сезон, мальчика устроили в конноспортивную школу «Пищевик» под начало известного конника Елизара Левина, а следующей весной «скачки» вновь приехали в Москву, и он снова стал ходить на ипподром. Так продолжалось пару лет, пока однажды Прахова не допустили впервые к участию в барьерной скачке, и он пришел третьими.: в 15 лет стал бронзовым медалистом чемпионата Союза. «Это была моя самая дорогая победа», -  вспоминает Владимир Павлович. 
  После того сезона Прахова пригласили работать в конный завод, и он, недолго думая, поехал. Работал в 
«Восходе», после в Онуфриевском заводе. Его первыми наставниками были мастера своего дела Ян Станиславович Груда, Иван Сафронович Белун, Николай Михайлович Лакс. «Мне повезло с тренерами, - вспоминает Владимир Павлович, - Они меня многому научили, благодаря им я рекордно быстро выполнил квалификацию и за два года стал жокеем».
   За годы службы в армии (Владимир Павлович ушел в запас в звании майора) главным его делом стали барьерные скачки и стипль-чезы, сначала у себя дома, а потом Владимиру Прахову покорились и Пардубицы. 
   
   ЗМ: Владимир Павлович, как вы стали почетным гражданином города Пардубицы? 
   В.П.: В 1955 году я впервые приехал в Пapдубицы для участия в барьерных скачках и стипль-чезах, пока не в Большом Пардубицком. При знакомстве с трассой нашу команду больше всего портило препятствие под названием «ирландская ловушка» — насыпь два метра высотой, четыре шириной, перед и после неё — канавы по одному метру. Как это прыгать, мы  себе не представляли. Наш сопровождающий посоветовал «ехать в хлыстах и прыгать её с полного хода», на что оказавшийся рядом чех Ферда Полизе потихоньку мне сказал: «Так не прыгай — поедем вместе; я подскажу». 
   В общем, во время скачки все мои товарищи полегли на ирландской ловушке, а когда к препятствию подходил я, Полизе, как и обещал, закричал мне: «Володя, на себе, на себе», — придержи, мол, лошадь! Я придержал своего Грасика и потихоньку перебрался через ловушку, а на финише обошел Ферде Полизе и пришел первым. Чех поздравлял меня со слезами на глазах: «Научил тебя на свою голову!»
   После мы сдружились с Полизе, а у него была невеста Ева Полизова, она тоже скакала в Пардубицах и дважды выигрывала Приз Поплера. По правилам, если жокей выигрывает Приз Поплера три раза, то на одном  из чешских ипподромов учреждают приз его имени. Ева в тот год должна была в третий раз выиграть этот приз. В одной с ней скачке оказался я и явно обходил девушку – ей оставалось только второе место. Но тут я вспомнил Ферде Полизе, подумал, что Ева достойна третий раз выиграть скачку, и уступил ей победу – придержал лошадь. Публика оценила мой поступок, начальство – не очень, долго ругали, но в конце концов, простили.
   Вот за эту историю меня сделали почетным гражданином Пардубиц, вручили грамоту и несколько лет приглашали в гости за счет города, чем я без зазрения совести пользовался. С Евой и Ферде мы стали настоящими друзьями, Ева – крестная мать моей дочери Ольги, а я крестный их сына Янека. Позже в Пардубицах я попал в историю Большого Пардубицкого стипль-чеза как жокей, занявший первое место два года подряд, победив в 1958 и 1959 на Эпиграфе.
ЗМ: Вы участвовали в Ливерпульском стипль-чезе?
В.П..: Приходилось, хотя выступил я неудачно. Мы поехали в Англию ранней весной. Долго готовились, но против нас сыграла разница в климате: уезжал из дома — лежали сугробы, а в Англии уже зеленая трава. Наши лошади сразу же на нее накинулись, и мой Эпиграф заболел. Англичане предложили  свою лошадь по кличке Баденлога - очень неплохой конь. Мне же захотелось до самого стипль-чеза разок проскакать в Англии, о чем я и попросил владельца Баденлога. Тот ответил: «Гуд!» и привез меня на ипподром под Манчестером. Местный тренер был не против моего участия, но опечалился, когда увидел, что мой  вес килограмм на 7 выше нормы, замахал руками, мол, жеребенок в шесть платных мест не войдет. «Войдет!» — непонятно почему уверенно ответил я и... финишировал первым. В паддоке все поздравляли меня, а когда принесли призовые деньги в конвертах, то и тренер, и владелец отдали свои мне. 
    Язык мой — враг мой: я рассказал о своем триумфе ребятам из команды, не обращая внимания на то, как Иван Авдеев тихонько вышел из коттеджа под конец разговора. А через некоторое время меня пригласили руководители команды и посадили для участия в стипль-чезе на Грифеля лошадь Авдеева — ничего нельзя было поделать! В итоге я на Грифеле сошел с дистанции, Баденлог под седлом английского жокея пришел третьим. 
 ЗМ: А призовые деньги Вам удалось оставить себе?
В.П.: Оставил, там вышла приличная сумма. Правда, меня «раскрыли» во время заключительного похода по магазинам: все брали женам по одной шубке, а я три, все брали пару кофточек, а я десяток. Тут ко мне подошел наш переводчик Володя и спрашивает: «Откуда у вас столько денег? Вы, наверное, что-то привезли и продали?» А я ему газету со своим фото протягиваю и отвечаю: «Вот, читайте — про меня пишут». Переводчик прочитал и глаза вытаращил: «И вы все это получили?!». «Получил», - отвечаю. «Вы должны сдать их в министерство.— заявил он. А я по молодости смелым был и в ответ заявляю:«Не отдам - я за них головой рисковал!». В итоге; когда в Москву вернулись, шум поднялся — меня отовсюду выгоняют,- все звания-титулы снимают. Я быстренько позвонил Семену Михайловичу Буденному — он 
меня любил — и на свои беды пожаловался, Буденный позвонил в Министерство Сельского хозяйства, после чего меня сразу оставили в покое. 
 ЗМ: Но после, никуда больше не пускали?  
В.П.: Нет, никуда больше не ездил до 1992 года, когда я проработал сезон в Югославии, в 160 км от Белграда. Неплохо там поработали, выигрывали, но тут как раз началась война: Босния, все остальное, и мы спешно оттуда выехали. Ехали, порой, и не знали, доедем ли живыми. Кругом народу полно вооруженного, но нас не трогали: на машине было написано «Лошади», даже рукой махали приветственно, а там кто их знает! 
  Последние годы я работал у Виктора Ивановича Рышкова в «Станице». Благодаря ему, снова вернулся в Пардубицы в качестве тренера, и не только я: 10 лет на Пардубицком стипль-чезе не было ни одной русской лошади — это Рышков вернул туда российских участников.   
ЗМ: Через Ваши руки прошло много лошадей, какие из них больше всего запомнились? 
В.П.: Одни из самых дорогих воспоминаний воспоминаний связаны с матерью Анилина Аналогичной. На весь Союз нас было трое одновременно жокеев и тренеров международной категории — Николай Насибов, Николай Михайлович Лакс и я. И всех троих связывал Анилин – на нем скакал Насибов, Лакс на его отце Элементе, я на Аналогичной.
  Но самой любимой лошадью был все-таки Грасик – хороший жеребец, ходил за мной, как собака. Сроднил меня с ним путь в Пардубицы в том самом 1955 году: мы ехали из Москвы в Чехословакию 14 суток вдвоем с Грасиком в вагоне. Вагон был второй от паровоза, и неожиданно из трубы на крышу упала искра, крыша загорелась. Я вижу дым и машу машинисту: «Останови, горим!» А он в ответ, мне тоже машет: «Привет-привет, хорошо едем!» А вагон тем временем разгорается, хорошо станция рядом оказалась — когда подъехали, крыша вся горела. Разумеется, все потушили, нас вывели, но столько мы с ним пережили, что действительно сроднились. 
  ЗМ: Вы многих людей встречали и много ездили, что запомнилось больше всего? 
  В.П.: На всю жизнь запомнился тот первый старик-тренер с московского ипподрома, который часто говорил мне: «Ты многого достигнешь в жизни, главное, сынок, — не зазнавайся!»