Гуревич Д.Я. Хозяин музейных залов

Директорами не рождаются

    Честно говоря, я не знаю человека, который бы с детства мечтал стать директором музея. Не мечтал oб этом и юный Гуревич, Его страстным увлечением была биология, а точнее физиология  животных. Он никогда не был лошадником, и хотя несколько раз с удовольствием катался верхом, душа его не горела лошадиным жаром, С этим он и поступил в далеком тридцать седьмом году на биофак МГУ, желая предаться любимой науке. Впереди начала вырисовываться неплохая академическая карьера, но стать физиологом Давиду Яковлевичу так и не пришлось. 
      Когда он закончил четвертый курс университета, началась война. Приказом свыше студентов-биологов в срочном порядке переучивали на ветврачей. За полтора года Гуревич прослушал ускоренный курс военно-ветеринарной академии, получил звание капитана и был отправлен на фронт, в 452-й армейский лазарет 7-го Гвардейского кавалерийского корпуса. Тут уж ему пришлось вплотную столкнуться с лошадьми и учиться крепко держаться в седле — а что было делать, ведь они стали его пациентами и одновременно основным средством передвижения. 
     Потянулись фронтовые месяцы, через руки Давида Яковлевича прошли сотни раненых лошадей. «Мы ложились спать, закрывали глаза, -  вспоминает он, -  и перед глазами вставали раны. раны и раны, гнойные и с грануляциями. С ними и засыпали». 
    Наконец война закончилась, но служба в армии понравилась молодому Гуревичу «Я люблю порядок и дисциплину говорит Давид Яковлевич, — поэтому служба никогда не была мне в тягость и даже пришлась по душе». Так война (а может судьба) сделала из Гуревича профессианального военного с ветеринарным «уклоном». Как и всех военных, его стало носить по городам. 
      Первые мирные годы Яковлевич провел в Берлине на должности инспектора советской комендатуры города. Заниматься ему приходилось всем сразу – начиная от оррганизации ветеринарных мероприятий по борьбе с сапом и кончая восстановлением ипподромов в Карлхорсте и Хоппегарене (пригородах Берлина). Самым экзотическим и самое тяжелым из его назначений в те дни была должность начальника эшелона, в котором везли из Германии диких животных — обезьян, тигров, крокодилов и др.,— полученных в рамках репарации. Во время этой поездки Гуревич чудом избежал гибели, но о том, что с ним произошло, наотрез отказался говорить. «Я даже вспоминать об этом не могу», — был его ответ. 
    После Германии в графе паспорта «место жительства» менялись алма-атинские, ленинградские, прибалтийские и сахалинские адреса. Служба шла хорошо, но с течением времени лошади ушли из его жизни, а вернулись спустя много лет, когда уставший от военной службы, бесконечных переездов и неустроенности быта, подполковник Давид Яковлевич Гуревич вышел в отставку и с семьей вернулся в Москву. 
    Он бып еще не стар, полон сил и стал подыскивать себе новое занятие. Весь его профессиональный опыт составляли ветеринария и лошади, а тут очень кстати подвернулось место ветврача на учебно-опытной конюшне ТСХА. Недолго думая, Гуревич согласился. Из конюшни было рукой подать до музея коневодства, который понравился Давиду Яковлевичу сразу и навсегда. И не зря — спустя еще одиннадцать лет он занял кресло его директора, чтобы задержаться в нем на целые двадцать лет.

Музей — это не просто пыль на картинах

ЗМ:  — Давид Яковлевич, вам не скучно сидеть в тиши музейного зала после стольких лет активной и деятельной жизни?
Д.Я.: - Что здесь тишина – это только кажется. Наша работа – не просто хранить и показыватьт картины. Свою деятельность на посту директора я начал вообще с капительного ремонта. До него музейные картины висели по всему зданию кафедры – в аудиториях, в коридорах, над лестницами. Это при их то ценности! Пришлось срочно приводить все в порядок.
   Потом мне не то что в кресле – в Москве засидеться не удается, приходится снова колесить по свету, теперь уже с музейными экспонатами. То в Париж возил картины на выставку «Салон дю Шеваль», то в США опять же выставка была в Музее Лошади (г. Руидозо-Дауне), музее Кентакки Дерби (r. Луисвилл). Только в Германии за последнее время был четыре раза, познакомился с президентом «Общества любителей экипажной езды и спорта», он стал приглашать меня с докладами на симпозиумы. Так что в музеях какая-никакая жизнь 
идет! 
 ЗМ:  — Значит беспокойства у вас и сейчас хватает? 
Д. Я.: — Еще как хватает. Музей у нас хоть и маленький, а ценности содержит колоссальные. Ими всегда находятся желающие поживиться, они к нам не раз залезали уже на моей памяти. Один раз им кража удалась, потом попытались обворовать в прошлом году. Пришли ночью, сторожиху приковали наручниками к стойке гардероба, усыпили ее собаку и стали пилой выпиливать дверь. Воры не знали, что у нас есть сигнализация, когда же она сработала, туг и сбежали. Их не нашли, конечно, да и Бог с ними! Главное картины целы остались. 
    Последнего грабителя я прогнал сам. Он выбрал время, когда в зале никого не было и снял со стены небольшую, но очень ценную картину. А тут я шел, услышал, что в зале кто-то возится, и понял: «воруют»! — бросился туда. Вор опять же сбежал, а картину вынести не успел, вскоре мы благополучно ее нашли. Вот такие гости к нам иногда наведываются. 
 ЗМ:  — Наверное и хороших посетителей 
немало к вам приходит? 
 Д. Я.: — В общем-то мало, по сравнению с большими музеями. Я могу сказать, сколько. Как старый бюрократ, веду журнал, где все записываю сколько посетителей принимаем, кому какие консультации даем и много еще чего. Кстати, даже изучил динамику посещаемости музея и могу сказать, что самые плохие наши годы уже позади — последние пару лет к нам идет народу все больше и больше. 
ЗМ: — Были в музее гости, которые особенно вам запомнились?
Д. Я.: Выделить кого-нибудь трудно — для меня все посетители интересны. Хотя был вот такой случай. Связался со мной профессор одного из американских университетов по фамилии Паньшин. К лошадям он никакого отношения не имел, но откуда-то узнал, что его дед – выходец из России – имел свой конный завод. Профессор обратился ко мне с просьбой помочь ему отыскать его «русские корни». Я нашел эти сведения (у нас хранятся данные о всех коннозаводчиках дореволюционной России), и даже нашел старую племенную книгу, в которой записаны лошади его деда. Паньшин получил копии всех записей и безмерно счастливый вернулся в Штаты. Да и я был рад помочь в столь необычной ситуации. 
ЗМ:   — Давид Яковлевич, можно сказать, что вы остались довольны «музейным» поворотом в своей судьбе? 
Д. Я.: — Да, доволен. Ведь я смог сделать многое из того, о чем давно мечтал. А впрочем, как бы то ни было, на судьбу обижаться бессмысленно — мы ее не выбираем, она сама выбирает нас.

Владислава Смирнова