Козлова Вита, президент БМКК «PRADAR»: «О прекрасных лошадях и странных людях»

Скажите, какую цель вы преследовали написанием этой книги? Она ведь наверняка есть. Почему вы вообще решили ее написать? Был какой-то конкретный момент, после которого стало ясно: «Такая книга нужна и написать ее могу только я»? Или просто со временем накопилась информация, которой вы захотели поделиться?

 

Когда ко мне в «PRADAR» приезжали друзья, я часто рассказывала им какие-то истории о клубе, о своей жизни или что-то из категории «не может быть» о великих всадниках прошлого и их лошадях. Так, повторяя эти рассказы разным людям, я заметила, что они непроизвольно выстраиваются в некие маленькие, отдельные новеллы. Неоднократно я слышала от друзей и знакомых: «Вита, тебе непременно нужно это написать»! Поначалу такого рода реплики воспринимались мною не более чем шутка. Но со временем желание написать приобрело какой-то осознанный характер, поскольку чем дольше ты живешь, тем трепетнее относишься к воспоминаниям, которые тебе дороги...

 

А недавно, занимаясь подготовкой выставки к юбилею клуба в рамках проекта Арт-галерея КОНЮШНЯ, я вдруг отчетливо поняла, что только я и Яна Малышкина, наш стэйбл-менеджер, то есть всего два (!) человека в «PRADAR», помним, с чего начиналась история клуба. А если говорить о «внероссийской», чешской, части проекта «PRADAR» – то вообще только я одна. В то же время коллеги задавали очень интересные вопросы, на которые хотелось ответить. Окончательную же точку в моих внутренних сомнениях поставил автор документальных фильмов о спорте Евгений Богатырев. Мы обсуждали сценарную линию фильма о нашем клубе, над которым работают Евгений и его съемочная группа, и в какой-то момент Женя стал практически безапелляционным: «Нет, это обязательно должно стать книгой!» Собственно, Богатырев и познакомил меня с писателем и журналистом Инессой Рассказовой, которая помог­ла мне придать литературную форму моим воспоминаниям.

 

После того, как вы закончили работу над этим романом, изменилось ли у вас отношение к тем людям, о которых вы написали? Может быть, пришло какое-то переосмысление? Стали более понятны те или иные поступки и слова отдельных людей? Или, наоборот, вы еще больше утвердились в своей позиции?

 

На самом деле работа над книгой еще не окончена, потому что, когда мы с моим соавтором уже даже написали эпилог, пришла идея добавить еще одну достаточно серьезную главу, посвященную спортивному менеджменту и управлению конным спортом в России. И в данный момент мы как раз занимаемся тем, что пытаемся найти для нее место, сохранив при этом эффект «на одном дыхании», потому что, как мне говорили мои близкие и я сама это чувствую, книга читается именно так. Что же касается отношения к изображенным в романе, местами весьма саркастически, персонажам, то зачастую, описывая то, что действительно происходило, я снова убеждалась: эти люди были очень и очень странными. И вопросов сегодня по-прежнему больше, чем ответов. Но и переосмысление, конечно, тоже произошло. Кто-то теперь кажется мне скорее своеобразным, чем странным. Более того, я поняла: оказавшись на месте этого человека, я вела бы себя не менее одиозно. Отчетливо осознаю главное – только благодаря присущему мне в те годы сумасшедшему безбашенному авантюризму стало возможно многое из того, что сегодня является Историей.   

 

Откройте ну хоть один секрет из книги – поделитесь двумя-тремя абзацами из текста о чем-нибудь очень скандальном. Прокомментируйте, почему вы написали именно это и именно так.

 

Комментировать, почему «написано так», я думаю, смысла не имеет. Просто описано все именно так, как происходило на самом деле. По крайней мере, в моем, субъективном восприятии.

 

Из главы «Пощечина»:

Я находилась в добром расположении, а Петрович (Виктор Петрович Угрюмов – олимпийский чемпион в составе сборной СССР, победившей на московской Олимпиаде) внутренне, видимо, так накрутил себя, что, едва я приблизилась к нему, ахнул «ядерный взрыв»:

– Я сам знаю, какие шипы выкручивать и какие вкручивать! Нашлась тут! Что?! Почему я должен отчитываться?!

– Петрович, тихо, тихо, тихо… Во-первых, не ори. 

С какой стати ты на меня повышаешь голос? Во-вторых, Даймонд – это моя лошадь. 

И я просто хочу, чтобы ты мне привел хотя бы один разумный аргумент, почему после дождя на траве вкрученные специально для этой тренировки шипы тобою были выкручены и теперь лошадь двигается рысью и галопом, а не шагом, как Ксения поначалу собиралась…

Петрович попытался еще раз завопить, что не намерен передо мной отчитываться.

А я размеренным тоном врача-невропатолога продолжала:

– Пожалуйста, ответь мне, на каком основании…

Петрович нахохлился, и его заклинило окончательно и бесповоротно:

– Будет мне тут всякая б…дь указывать, что мне делать!

Я разворачиваюсь и в долю секунды влепляю ему звонкую затрещину.

И только после этого до меня доходит очевидная, но почему-то из-за нахлынувших эмоций ускользавшая до сих пор истина – мы стоим в центре Малой арены «Лужников»…

На трибунах люди просто окаменели. Сначала они насторожились, привлеченные разговором на повышенных тонах, а тут еще и по лицу – ба-бах!

Ко мне бросается Елена Владимировна Петушкова...

Преграждает дорогу Юра Ковшов:

– Что это было?

Я их не слышу, я просто «во всю Ивановскую» кричу:

– Урод! Скотина! Выгоню к чертовой матери!

 

Из главы «Война» с Батуриной и Лукашенко за Подхода»:

... И вот мы на трибуне «Лужников», Лена Сиднева выступает, заканчивается езда, проходит награждение, все спокойно… Внезапно к нам в ложу врывается Дима Полонский с глазами, размером с чайные блюдца:

– На деннике Подхода железная цепь и замок! И нас только что предупредили, что Подход не вернется в Австрию и что он сейчас отправляется в коневозке на «Планерную».

Полонского при этом трясет, у стоящей за его спиной Сидневой слезы текут по щекам. Вильгельмина Де Винтер (Вильгельмина и Бой Де Винтеры – производители одной из ведущих марок цилиндров для выездки) с изумленным лицом переводит взгляд с Полонского на Сидневу, с Сидневой на Полонского, их поведение не укладывается у нее в голове: только что Сиднева так радовалась своей медали, и тут такая истерика…

Я поднимаюсь:

– Так! Тихо! Слушайте меня внимательно! Ты, Лена, остаешься в Москве. А ты, Дима, садишься за руль коневозки, мы грузим Подхода…

– Как вы погрузите Подхода, – почти кричит Полонский. – На двери цепь и замок!

– Нормально грузим… Спиливаем цепь, выводим коня и без остановки ты мчишься в Вену!

– Да как же мы спилим?!

– Ты хочешь еще полчаса поговорить, как мы будем пилить цепь, или мы просто пилим и не теряем драгоценного времени?!»

Понимала ли я, что мы «играем» против собственника лошади? Да, понимала… Но я была абсолютно уверена – правда за нами!

 

Почему роман «хулиганский»? Почему представительница московской интеллигенции пишет именно так?

 

Огромное количество русских поэтов и писателей, ученых и даже политиков использовало ненормативную лексику в тех случаях, когда невозможно иначе передать свои чувства. Этого объективно требуют и законы документалистики: стоит только «облагообразить» какую-то фразу по сравнению с тем, как она звучала в реальности, и ты понимаешь, что искажается смысл целого эпизода. Он просто теряется... Изначально эпитет «хулиганский», фигурирующий во втором заглавии книги, относился к эпизодам с ненормативной лексикой. Но в дальнейшем мы пришли к выводу, что к этому обязывают и сами события.

 

Как вы думаете, после прочтения книги останется ли для читателей Вита Козлова той же Витой Козловой, которую они знали прежде?

 

Благодаря книге у меня появилась возможность рассказать о себе очень много нового из того, о чем до сих пор знали только в моей семье, близкие друзья или коллеги. Уверена, что «той же Витой Козловой» я точно не останусь...