Романов Юрий: История Романова
← Известные люди

Романов Юрий: История Романова

Автор: Егор МЕЛЕНТЬЕВ
Номер журнала: GM №5(181)2018
Фото: Michael Rzepa

На какую бы тему не говорил Юрий Романов, у него всегда найдется интересная история из жизни. Про первое немецкое седло, про бег в противогазе по Московской военной комендатуре, про то, как правильно продавать «мерседесы», про получение «трех звезд» после приглашения на Уникум и, конечно,.. про мотоциклы.

Предисловие
 
Все планы на этот день летят к чертям. Это становится понятно примерно к четвертому часу беседы, на которую закладывал максимум часа два – два с половиной. Диктофон на грани смерти, заготовленных вопросов еще полно, а перебивать Романова – чистой воды преступление. Мало кто способен так увлечь рассказом. Насколько этого человека интересно слушать, настолько же тяжело передавать потом его слова в виде текста. Так, чтобы он не превратился в томик мемуаров страниц на двести. Поэтому не получится в этот раз связной и ровной портретной статьи. Будет сборник коротких рассказов.
 
Про четыре трамвайные остановки 
 
Когда мне было 7 лет, я узнал, что в Измайловском парке есть конноспортивная школа. Это был «Буревестник». От нашего дома до него ехать 4 остановки на трамвае – огромное расстояние. Мне жутко хотелось записаться в эту школу, но я не отважился поехать туда один. Поэтому собрал инициативную группу из одноклассников, человек 10. Нас не взяли, сказали: «Вы еще маленькие, приходите на следующий год». Я после этого стал приезжать и просто смотреть со стороны на весь процесс: как готовят лошадей, как их расчищают, седлают, выводят на плац. Спортсмены были для меня просто полубоги: Нина Менькова, Сергей Бродский, Наталья Филиппова, Евгений Кузин, Евгений Суслин…
 
На следующий год меня снова завернули, а когда я пришел еще через год (меня уже тогда все хорошо знали), то услышал: «Знаешь, набор уже закончился». «Как закончился?! Я же к вам хожу уже два года!» В итоге меня все-таки взяли в детско-юношескую группу. 
 
Мои родители ничего не знали. Маме я говорил, что пошел в библиотеку, а сам – на конюшню. Месяца через два она, конечно, заподозрила, что я как-то слишком зачастил в библиотеку, причем по определенным дням. Она попросила показать сумку, в которой я носил свои тренировочные штаны и сапоги, пропахшие лошадьми. К счастью, папа тогда дал добро. Он приехал посмотреть мою тренировку, понял, что это все серьезно, и разрешил мне заниматься.
 
Про попадание в выездку
 
Конечно, я, как и все остальные, обожал конкур. Прыжковых тренировок мы ждали всегда больше всего. Ни о какой выездке я даже не думал. Напомню, в то время не было конных клубов, были спортивные общества: ЦСКА, Буревестник, Труд и Урожай. Так вот, в выездке, видимо, уже тогда был дефицит парней, и вышло положение Москомспорта, что зачет в командных соревнованиях будет только у тех команд, в которых есть мальчик. Только в нашей стране, наверное, такое возможно!
 
Тренеры посмотрели на тех, кто более-менее красиво сидит, и назначили: «Вот этот, вот этот и вот этот». Мне не повезло – и я начал заниматься выездкой. До тех пор, пока я не стал участвовать в турнирах, мне это не нравилось. Когда начало что-то получаться, стали заметны первые результаты, появился спортивный интерес.
 
Про Калиту и бег в противогазе
 
Чтобы мама была спокойна за мое образование, после школы я поступил в самолетостроительный техникум при КБ Туполева. Почему-то авиация мена тогда заинтересовала, хотя в школе я был явный гуманитарий. Поэтому, когда в техникуме начался сопромат, я понял, что это все-таки не мое… 
 
Конечно, основное время я посвящал лошадям и выездке. Я выступал за «Буревестник», но помимо этого, еще работал лошадей в ЦСКА. Однажды мне позвонил Иван Александрович Калита, наш прославленный олимпийский чемпион, и говорит: «Юрк, ну ты хочешь в ЦСКА-то служить?» Он спрашивал не просто так – им нужен был человек в команду на Спартакиаду народов СССР. Конечно, я хотел. Но для этого нужно было призваться. 
 
Когда я писал заявление «Прошу призвать меня в ряды Советской Армии…», военком очень удивился, ведь у меня еще было два года отсрочки из-за моей учебы. В тот вечер, когда пришла повестка, мама чуть не поседела – шла война в Афганистане, куда отправляли всех подряд. То, что я туда не попал – это просто дело случая. 
 
Меня призвали в спортивную роту. А это значит, что началась моя служба с курса молодого бойца в Таманской дивизии в Голицыно. Первые три месяца в армии я не забуду никогда. Конечно, я ждал, когда же меня, наконец, отправят в ЦСКА, поэтому уверенно говорил всем, что я-то здесь ненадолго. Потом мне объяснили, что таких, «которые здесь ненадолго», – половина роты: фигуристы, борцы, лучники и другие – все мастера спорта, уже дослуживают, никто не уехал.
 
Оказывается, вызовы на мой перевод в ЦСКА, как и на других спортсменов, приходили регулярно. В штабе их выкидывали. С помощью знакомого писаря мне и еще двоим ребятам, фехтовальщику и борцу, удалось-таки получить командировочные в Москву. Так получилось, что мы явились в расположение части – как сейчас помню – на улице Радио на день позже. За это нас отправили в соседнее здание, Московскую военную комендатуру, где заставили сутки бегать по плацу в противогазах. 
 
В итоге я все-таки попал в ЦСКА к Калите и Ситько, которому уже было сильно за 70. Это был потрясающий опыт! Лошади, на которых перед тобой поездил Калита, могли научить выездке лучше любого тренера.
 
После Спартакиады я отслужил еще два года, но меня все-таки ждали в «Буревестнике», и я вернулся туда. На кобыле Паве из-под Сергея Бродского я тогда выполнил мастера спорта. 
 
Про год в Германии
 
В конце 1980-х государственное финансирование конного спорта постепенно сошло на нет, и мы были вынуждены заниматься спортивно-коммерческой деятельностью. Спортивные амбиции сменились потребностью просто выживать. Мы готовили лошадей и продавали в Европу. К тому времени я стал работать в конюшне общества «Урожай» (сейчас КСК «Сокорос»). Я часто показывал спортивных лошадей этим западным купцам, одним из которых был очень известный тогда немецкий конный дилер Детлеф Зауль. Он предложил мне поработать лошадей на его базе в Германии. Я согласился. Это был 1991 год.
 
У Зауля я работал берейтором на одной конюшне с Джонни Хилбератом. Сегодня он тренирует немецкую сборную по выездке. Нагрузка была по 10-12 лошадей в день. Платили копейки, но мне было важно получить этот опыт. Нас тренировал, например, прославленный Герберт Ребайн, который сейчас уже, к сожалению, умер. Мне жутко повезло! 
 
Тогда я полностью поменял представление о подготовке лошади. Мне объяснили, что нужно больше работать над базовыми вещами: отрабатывать переходы, растягивать лошадей, прокачивать спину. Кроме того, я увидел, насколько далеко в Европе ушла ветеринария – совершенно другой уровень, не достижимый для нас. 
 
Я пробыл там год. За это время настолько устал и соскучился, что попросился домой на три дня по семейным обстоятельствам. Но когда я уже в Москве приехал в аэропорт, чтобы полететь обратно, то передумал. Остался в России. Зауль через месяц приехал, привез мои вещи (уезжал-то я на три дня – все оставил там) и сказал: «Я сразу понял, что ты не вернешься». 
 
Я стал работать лошадей так, как меня научили в Германии, и все вокруг крутили пальцем у виска: «Зачем тебе эти переходы? Работай над пиаффе, пассажем – не занимайся ерундой». Я понял, что менять нашу систему я не хочу и не смогу, а единственный способ получить себе по-настоящему хорошую лошадь – накопить денег и купить. И я пошел заниматься бизнесом.
 
Про пользу курения
 
Как-то раз году в 1993-м на светофоре в районе Белорусского вокзала я на своем 41-м «москвиче» остановился рядом с красивой машиной. За рулем был человек, у которого мой отец раньше работал. (Папа был инженером, работал с автомобилями – выпускал их на линию в большом автопарке). Я его хорошо знал, и мы были рады друг друга видеть. Он прямо в окно бросил мне свою визитку со словами: «Я здесь недалеко работаю. Заезжай в гости». 
 
На следующий день я пришел по указанному адресу. Это было второе в нашей стране дилерское предприятие «Мерседес-Бенц», компания АЗР. Салон находился прямо в фойе ледового дворца на Ленинградском проспекте. Меня познакомили с генеральным директором – он случайно попался нам в коридоре. Я начал говорить с господином Брадлером на его родном немецком языке, который неплохо усвоил после стажировки в Германии. Он оценил и предложил мне поработать, продавать машины в салоне.
 
Я к тому времени не имел ни малейшего представления о том, как это делается. Про автомобильный бизнес я вообще ничего не слышал. Полистав яркие глянцевые буклеты с красивыми машинами, согласился, но попросил месяц в качестве испытательного срока. 
 
В салоне я спросил у коллег: «Слушайте, вот нас здесь четыре человека… Когда заходит клиент, кто должен к нему подойти? Кто должен продать ему машину?» Ответ был что-то вроде «кто первый встал, того и тапки». Я придумал свою тактику – просто стоял возле входа на улице и курил. Когда кто-нибудь подходил, я спрашивал: «А вы к кому?» Если человеку было все равно к кому, я забирал его себе. За первый месяц я продал пять машин «с пола». Это считалось очень круто. Коллеги шутили: «Юр, там возле шлагбаума проходит пешеходная дорожка от метро к вещевому рынку. Может, ты там тоже покуришь? Там народу больше!»
 
Это, конечно, был не единственный метод привлечения клиентов. Мне удалось успешно запустить рассылку по крупным организациям: нефтяным и строительным компаниям, посольствам, банкам, издательским домам. Спустя некоторое время у меня покупали машины топ-менеджеры, вице-президенты «Лукойла» и «Газпрома», политики, актеры. С 1994 года наша компания продавала больше всех вплоть до моего ухода в 2001-м.
 
Через полгода я возглавил отдел, еще через год был назначен директором по продажам, долгое время был в совете директоров. 
На тот момент образования в Институте физкультуры, который я с отличием закончил в конце 1980-х по специальности «тренер-преподаватель», мне явно не хватало. Я закончил курс MBA и дополнительно изучал язык в Гете-Институте. 
 
Про камбэк и Уникум
 
В конце 1990-х мой друг Сергей Буйкевич, тогдашний генеральный секретарь Федерации конного спорта Казахстана, под предлогом «ну ты же должен когда-нибудь вернуться в конный спорт» позвал меня посудить выездковый турнир в Алма-Ате. Я судил в качестве национального судьи от Казахстана. На том же турнире работали Мариетт Витагес, Петер Энгель, Барнабас Манди. Выяснилось, что я ставил примерно такие же оценки, как и все эти известные специалисты. Строго говоря, эта авантюра была не совсем по правилам, о чем потом мне намекнула Витагес – мол, ты живешь в России, значит должен судить как российский судья.
 
Эту же мысль она донесла и до президента ФКСР Елены Владимировны Петушковой: «В Алма-Ате был толковый судья из России. Почему вы его не продвигаете на международную категорию?» Петушкова, мягко говоря, удивилась: «Какой судья из России? У нас нет никакого судьи!» Она нашла мою фамилию в протоколах. Видимо, поняла, кто я, и очень разозлилась на то, что это прошло без ее ведома. Даже стала требовать FEI аннулировать результаты. В итоге все обошлось, хотя было неприятно.
 
Дальше конфликт с Петушковой не стал развиваться – наоборот, Елена Владимировна уже сама звонила мне и приглашала посудить в России. После нескольких турниров она прямо настояла на том, чтобы отправить меня на судейский семинар в Минск. Чуть ли не насильно – я тогда не очень понимал, зачем мне все это надо. И даже поехала на него вместе со мной. 
 
В начале моей судейской карьеры мне очень помог Игорь Коган. Мы много ездили вместе на семинары. Очень хорошо помню, как я получал свои «3 звезды». Этот семинар проходил в Венгрии под руководством Фольке Моритца, очень строгого судьи из Германии, – многих он валил на судейском экзамене. А накануне наш друг и один из организаторов мероприятия Барнабас Манди пригласил нас «на Уникум». Это такой ликер. Страшная вещь: он очень крепкий и очень сладкий. Еды при этом нам никакой не предложили.
 
На следующий день экзамен: утром – комментарий (то есть надо не только ставить оценки, но и комментировать езду всадника в присутствии остальных судей в микрофон), а после – письменный экзамен и собеседование. А у меня после Уникума голова раскалывается, я даже не могу взгляд сфокусировать. Микрофон, который ходит по рядам, попадает ко мне. Я начинаю комментировать, пытаюсь что-то объяснять. Нахожу какие-то ошибки в менках, ставлю «четверки». Коган в недоумении, как и все остальные: «Зачем ты ей так мало поставил? Она все правильно отменяла». Моритц устраивает публичный разнос. Можете представить мое настроение – я уже собираю чемоданы. Игорь все-таки заставил меня пойти на экзамен. И вот сижу весь бледный перед Моритцем, и он уже спокойно говорит: «Вы, конечно, наговорили какой-то ерунды утром, но из всех судей вы, пожалуй, единственный, к кому у меня нет вопросов к комментариям». «Я могу идти?» «Да, вы можете идти», – объявляет он, и я чуть ли не бегом уношу оттуда ноги. В общем, свои «3 звезды» я тогда получил. 
 
Про мотоциклы
 
На мотоцикл я сел поздно. Нет, у меня был в юности один негативный опыт, когда я влепился в дерево и с тех пор охладел к этому виду транспорта. Как-то раз зимним вечером за бокалом вина я озвучил своему соседу Сергею мысль о том, что надо бы мне как-то уже преодолеть этот свой страх. Сергей – кастомайзер. Слышали когда-нибудь о такой профессии? Это тот, кто создает мотоциклы с индивидуальным дизайном. На следующий день он притащил меня смотреть какой-то жутко крутой байк. На тот момент я был генеральным директором автомобильного центра «Авилон», приезжаю на «мерседесе» весь такой в кашемировом пальто и в галстуке в этот байк-центр. Он сажает меня на мотоцикл: «Ну как, удобно?» Я говорю: «Да», хотя мне вообще не­удобно! Непривычно – руль где-то далеко, сидишь в раскорячку. Я уже пожалел обо всей этой затее. Короче говоря, на следующий день мотоцикл стоял перед моим домом, накрытый брезентом. Я его купил в итоге. Это случилось в феврале, а в апреле все от того же Сергея мне позвонил инструктор, который за несколько занятий научил меня управлять этой штуковиной. 
 
Когда я сел на мотоцикл, я не думал, что меня это так затянет. Я люблю ездить далеко. Только за первые 4 года я проехал больше 100 тыс. километров. Проехал 38 штатов в Америке, проехал вдоль всей мексиканской границы от океана до океана, в России гонял в Питер, в Казань, ездил из Москвы в Берлин и обратно. Сейчас из-за большого количества судейства приходится жертвовать ездой на мотоцикле. Очень жалко, например, что вот сейчас буквально я буду судить чемпионат Франции, вместо того, чтобы поехать в Прагу, где Харлей отмечает свое 115-летие. Там будут все, кроме меня. Обидно.
 
Вопросы к судье
 
Как вы судите российских всадников на международных турнирах? Поговаривают, что, в отличие от судей из других стран, вы недостаточно поддерживаете своих.
Это не так. Когда это возможно, я стараюсь ставить нашим побольше. Главная проблема в том, что я не могу поставить, например, всаднику из другой страны оценки ниже, если он проехал лучше. Нельзя тянуть своих на этом фоне. Это называется «националистическое судейство», за которое можно вообще попрощаться с карьерой судьи. На семинарах нам постоянно говорят: «Вы международные судьи, у вас не должно быть понятия своей или не своей страны».
 
Есть мнение, что звездным парам судьи часто прощают ошибки. Вы согласны с этим? 
Согласен.
 
Почему так происходит?
Здесь есть такой момент. Если, например, едет Изабель Верт, и она все равно лучшая, ей могут простить какие-то незначительные ошибки и поставить чуть больше. На расстановку мест это никак не повлияет. Но если есть объективно высокая конкуренция, судьи стараются судить более четко. Есть, правда, в судейском сообществе те, кто ставит оценки «автоматом»: не оценивают езду здесь и сейчас, а анализируют заранее результаты пары, понимают, в каком процентном коридоре она выступает, и примерно так и судят. К сожалению, из 140 международных судей не могут все быть одинаково профессиональны. Кто-то видит, а кто-то нет. 
 
Это нормальная практика, когда судьи занимаются тренерской деятельностью?
Да, многие так делают. Я и сам тренирую. Главное правило – нельзя судить всадников, которых тренируешь. Если так случилось, что на турнире, где ты работаешь, стартует твой всадник, нужно поменяться с другим судьей.
 
Как вы реагируете на недовольство вашим судейством со стороны спортсменов или тренеров?  
Свои оценки я всегда могу объяснить. Так что – берите протокол и «добро пожаловать»! Вообще, свое недовольство принято выражать только в нашей стране. В Европе как-то с этим проще, там другая культура что ли. У нас по-прежнему, к сожалению, многие считают, что если сейчас надавить на судью, то в следующий раз он поставит тебе больше. Но что еще более грустно, на некоторых наших судей это действует. 
 
В какой стране судей принимают лучше всего?
В России. Нигде так организаторы не заморачиваются с культурной программой, как у нас. Поэтому судьи любят приезжать на наши турниры.
 

 






Фотогалерея: Романов Юрий: История Романова

/ Фотограф: из личного архива Юрия РОМАНОВА
/ Фотограф: из личного архива Юрия РОМАНОВА
Юрий РОМАНОВ и ТВИСТ / Фотограф: из личного архива Юрия РОМАНОВА
/ Фотограф: из личного архива Юрия РОМАНОВА
Международные судьи (слева направо): Марибель АЛОНСО, Ирина МАКНАМИ, Альбан ТИССО, Юрий РОМАНОВ / Фотограф: из личного архива Юрия РОМАНОВА